: //«моя маленькая сестра»

[cigarette-case]

heaven is inside you
-

И взмолились массы, взмывая вверх руки,
Вторя потекшим маслянистым рекам по прутьям.
Когда Проводник, продираясь сквозь терновые сучья,
Отворил Врата
Под натиском плачущей собственной смуты.

Кольца плотного серого дыма медленно и плавно поднимались к потолку, рассеиваясь в вечерней мгле темной и тесной спаленки. За черными шторами брезжил темнеющий закат, освещенный мириадами светящихся гирлянд большого города, но лишь маленькая полоска его света проникала внутрь, рассекая пополам пускающую кольца дыма женщину. Ее волосы были темнее воронова крыла, мягкие, густые и длинные, завивающиеся в игривые локоны. Они были разметаны по смятым простыням, сливаясь с темным шелком постельного белья. Полуприкрытые глаза ее словно были подернуты маслянистой пленкой, за которой прятался некогда яркий и пронзительный взгляд разноцветных глаз. Теперь этот взгляд был омрачен темными мешками под глазами, а некогда живое и красивое лицо – навечно опущенными вниз уголками алых пухлых губ. Она являла собой образец невероятно красивой и запоминающейся женщины, но еще более прекрасной она была в своем несчастье. Боль и горе – вот, что делало ее той, кем она была.
Сигарета уже дотлевала меж тонких пальцев с окрашенными в черный цвет ногтями, собираясь гармошкой пепла. Женщина повернула голову чуть вбок, бездумно разглядывая тлеющую оранжевую полоску на черной обертке; она так не хотела шевелиться, соблазненная желанием бросить непотушенный окурок в черные шелка своей постели и в блаженстве скорого отпущения закрыть глаза, что зазвучавшее дребезжание вибрирующего телефона, навеки оставленного в беззвучном режиме, стилетом кольнуло ее сознание.
Она зашевелилась, приподнимаясь на локтях, после чего потянулась к пепельнице, опуская окурок к десяткам своих товарищей. Телефон не прекращал дребезжать по столешнице прикроватной тумбы, и она заранее знала, кто названивал ей в этот сумрачный час, в котором подавляющее большинство сладко спало. Подцепив пальцами панель дорогого смартфона, бездушной и холодной игрушки, она выждала пару секунд, сглатывая слюну и роняя корпус своего тела обратно на мягкий матрас, и лишь после этого ответила на звонок.
– Я в порядке, братик, – тихо молвила она. – Ты же знаешь, тебе не обязательно каждый день звонить мне и спрашивать об этом.
Голос ее был низким, чуть хрипловатым, но очень гипнотизирующим. Простые люди не умели говорить такими голосами, играющими контрастными тяжелыми эмоциями. Она могла одним звучанием своего голоса убаюкать миллионы людей, даром, что не умела петь. Как знать, может быть тогда она бы стала богиней этого мира?
– Когда ты так говоришь, ты начинаешь меня раздражать. Это так мило, – хрипло посмеялась она, щуря взгляд и вяло разглядывая светлый потолок, – что ты считаешь меня сумасшедшей.
Отняв телефон от уха, девушка отложила его на кровать, расправив руки, словно птица крылья, слушая потрескивающий мужской голос, полный тревоги, заботы и холодной властности. Он повторял одни и те же слова изо дня в день, словно проверял прочно закрытый от него на все существующие засовы замок сейфа, в котором десять лет назад спряталась его маленькая и глупая сестра.
– Ной, пожалуйста. Меня нервирует, когда ты начинаешь себя так вести. Ты забыла наши условия, по которым я согласился не отдавать тебя на поруки своим доверенным медикам?
– Ежедневно принимать таблетки и раз в неделю посещать врача, я помню, – устало вздохнула женщина.
Хотя, может, и не стоило ей вовсе позиционировать себя, как женщину? Может, она все еще была слабой девушкой, очутившейся в кромешной тьме в полном одиночестве? И с возрастом это не менялось?
– Пойми, Кай, сколько бы я не пыталась бороться и бежать вперед, прошлое все равно настигнет меня. Так происходило, и будет происходить до конца моей жизни. Смирись.
– Тебе было пятнадцать лет. Уже более десяти лет прошло. Не пора ли отпустить и начать жить настоящим?
– То, что великий и ужасный Кай Ритц, бог этой планеты и двадцать первого века, не верит в любовь с первого взгляда, одну и навеки веков, не означает, что ее не существует, – рассмеялась она. – Я выпила таблетку, а теперь, если ты не возражаешь, я бы хотела поспать. Доброй ночи, брат.
Ах, если бы все было так просто…
Девушка свернулась калачиком на шелковых простынях, прикрывая глаза, в которых уже давно не осталось слез. Ее хрупкие плечи мерзли, но она не торопилась накрыть себя одеялом, слабо припоминая светлые черты и яркую хитрую улыбку, призрачно ощущая ее напротив себя, словно призрак из прошлого прилег рядом, не позволяя ей почувствовать себя одинокой. Ах, если бы дело было только в этой призрачной улыбке.