Пролог
Читать
Сухой жесткий ветер, который был ни холодным, ни горячим, обдувал лицо изможденного существа, уже несколько часов сидящего на истлевшем камне. Камень некогда был монолитной красивой колонной, поддерживающей свод одного из множества величественных и красивых зданий, но теперь от этих зданий остались только обломки. Всюду валялись куски стен, внутри оголившихся помещений тлели обломки крыш. От былого величия воистину остался только песок и пепел.Солнце выглянуло из-за мрачной большой тучи и обратило свой тускнеющий взор на сидящего неподвижно Мератара. Лучи его не грели и едва ли добавляли яркости неприятно бежевому пейзажу разверзнувшейся пустыни. Ни клочка жизни, ни шанса на вдох полной грудью. В истлевшем мире дышать было слишком тяжело, потому как это место навеки покинула жизнь. Мератар, впрочем, еще держался, ощущая вес смертельной пустоты, который давил ему на плечи и на виски, заставляя уставшие глаза смежиться.
Когда-то это место по праву считалось самым красивым в системе мироздания, однако теперь оно лишилось своего титула. Мератар медленно обвел взглядом внутренний двор разрушенного дворца, вспоминая, как еще недавно тут цвели пышные сады в обрамлении белого мрамора. Как тихо журчала вода, подаваемая в искусственные геометрические водоемы, выделанные в полу дворика, и как по ним плавно покачивались водные лилии. Сейчас все это было погребено под песком и каменной пылью.
Мератару было не жаль того, что он сотворил. Он считал, что его месть была равноценной. Эти крылатые, эти твари, возомнившие о себе слишком многое, возгордившиеся и самолично воздвигнувшие себя на пьедестал, гордились своим миром. Это можно было понять даже при одном взгляде на то, каким красивым и ухоженным тот был. И превратить эти райские кущи в такое место, где не существовало ничего, кроме пустоты и вечной смерти – да, это определенно была та цена, которую они заслуживали. Смерть и вечное погребение в забытье всего того, чего они достигли.
Истребление всех до единого крылатых отняло у архангела слишком много сил. Последних он даже не смог в полном смысле этого слова убить. Сейчас они ползали где-то среди развалин и жалобно стенали, превратившись в черные склизкие тени, растеряв густое оперение своих крыльев, ставших жилистыми и слабыми, словно у низших демонов. Мератар абстрагировался от звука их плача, благо теперь в этом мире можно было вообще ничего не слышать, если захотеть. Пустота с радостью проглатывала и звуки, даже собственного сердцебиения.
В голове архангела все это время весьма назойливо трепыхался один раздражающий вопрос, о котором он не подумал сначала. Что ему делать дальше? Он истребил крылатых, этих существ никогда больше не будет существовать нигде во вселенной, а их остатки рано или поздно окончательно потеряют разум и сгниют в обломках своего мира. Но и они истребили всю его расу. Ни одного ангела, ни одного архангела – никого, кроме самого Мератара.
Он был военачальником, лишившимся своего войска. А война, меж тем, еще не была окончена, несмотря на то, что силы главного врага были окончательно разбиты. Маравейн умер, его любимые элементали сгинули, как не было, а вся система миров пошла по трещинам. И из этих трещин отовсюду хлынули толпы демонов. Демоны были слабее крылатых, но их было еще больше, и для ослабленного Мератара они служили куда больше угрозой. Защищать эти миры было некому.
Архангел тяжко вздохнул, ощущая, как тяжелый воздух безжалостно оцарапал ему легкие. В сводах правил и законов вселенной не существовало пункта, объясняющего, что необходимо предпринимать и делать в случае смерти главного демиурга. Да и куда Мератару было до Маравейна, он мог только разрушать и воевать, это было его призванием, а не создание таких эфемерных понятий, как жизнь.
Правильно было ли вот так прятаться в мертвом мире своего бывшего врага? Мератар не знал, но продолжал прятаться тут, зная, что до этого мира ни один демон не доберется, крылатые уж больно сильно постаралась над тем, чтобы в их мир не было хода никому, кто не обладал достаточными силами для этого или не был крылатым. Это был надежный мирок для труса, решившего бросить дело всей жизни своего друга на произвол судьбы.
Его душило чувство вины, но он действительно не знал, что ему делать. Умирая, Маравейн не дал ему никаких подсказок или напутствий. Обмолвился лишь про какие-то осколки и все, и как он должен был это понимать? Где теперь искать эти осколки и что с ними делать? Как залатать все миры, которые развалились по обособленным кусочкам, стоило одному связующему и двенадцати шестеренкам вываливаться из общего механизма? Как спасать всех этих смертных, о которых так пекся Маравейн, что даже не заметил летящего ножа в спину?
Он снова тяжко вздохнул, потирая пальцами болящие от перенапряжения виски. Жизнь в одиночестве доканала его. Мератар никогда бы не подумал о том, что будет зависим от живых существ в своем окружении, ведь он всегда держался холодно и отстраненно, словно ему никто был не нужен. Однако потеряв все, он понял, насколько ему мучительно было оставаться одному.
По-честному, ему вообще хотелось умереть вслед за остальными. Другое дело, что убить сам себя он не мог, а дать демонам разорвать его на кусочки ему не прельщало, крылатые в этом плане были более честолюбивыми и подверженными моральной этике. Он просто хотел умереть в битве со своими товарищами, но судьба решила распорядиться иначе и не подать ему на блюдечке противника, превосходящего его по мощи и уму.
Впрочем, один способ все же был. Он больше напоминал игру в угадай-ку, потому что итог этой игры был совершенно неведом никому. С другой стороны, Мератару явно уже было нечего терять – гнить вечно в этом мире вместе с остатками своих бывших врагов, перспектива была скверная. Поэтому все дольше Мератар думал об этом, не замечая, что время вне этого мира бежало семимильными шагами.
Наконец, архангел встал, стряхивая со своих одеяний осевшую пыль. Нужно было достойно похоронить себя, но делать это было нужно явно не в этом месте. Вялое настроение в его уму сменилось решительностью и уверенностью в своих действиях. Он неторопливо шел к тому месту, где располагался главный храм крылатых; это здание было единственным, которое более-менее уцелело после атаки разъяренного Мератара. Двери храма, массивные и огромные, были своего рода порталом из мира крылатых к любой точке в системе мироздания.
Подойдя к ним, архангел взял все остатки своих сил, чтобы распахнуть эти врата, после чего шагнул в столп яркого света, вышагивая в следующее мгновение на багряную почву с истоптанной и окровавленной травой. Это было место их последней битвы, где пал демиург. У Мератара не было времени похоронить своего друга, а теперь ему самому надо было найти место для последнего пристанища его сосуда.
Умереть сразу он, конечно, не сможет, но вот во второй раз он все же обретет покой. По крайней мере, на то надеялся последний архангел. Переродиться в смертную оболочку было для него единственным выходом, которого он сумел бы достичь сам, не жертвуя своей честью и гордостью.
Тело демиурга все еще лежало там, где он его и оставил. Ничуть не истлевшее, не покрывшееся трупной гнилью – Маравейн был все также прекрасен, словно просто впал в долгий и глубокий сон. Мератар преклонил колено перед своим другом и богом, который направлял его и давал всяческие ориентиры во всем этом огромном сложном мире, отдавая последнюю дань. После чего архангел взял тело демиурга на руки и медленно выпрямился.
Как-то Маравейн упоминал об одном месте, описывая его с очень нежной и трогательной интонацией в голосе. Мератар не знал, хорошей ли было это идеей, но он решил похоронить создателя именно там, где ему нравилось больше всего. И впасть в вечный сон самому, сидя рядом и охраняя мощи того, кто все это создал.
Неизвестно, сколько времени понадобилось истощенному архангелу, чтобы добраться до искомого места, но когда тот наконец дошел – ему показалось, что минула целая эпоха.
Это была небольшая полянка, со всех сторон окруженная густыми зарослями хвойных деревьев. В центре полянки располагался маленький, но глубокий прудик, над поверхностью которого вовсю кружились в танце сверчки и светлячки. Маравейн всегда испытывал какую-то болезненную тягу к воде, что было парадоксально, ведь Мератар прекрасно был осведомлен о том, насколько сильно демиург боялся этой стихии. И, тем не менее, вот оно – последнее пристанище.
Архангел смотрел на спокойную гладь воды и ощущал, как его уже клонит в заветный сон, о котором он столь долго мечтал. Пруд словно бы звал его, умолял поскорее завершить предназначенное. Мератар перевел взгляд на лицо Маравейна, вспоминая, как у того часто в волосах резвились золотые рыбки, его вечные спутницы. Сейчас их уже не было, а светлые волосы демиурга успели потускнуть, переставая походить на морские волны.
- Ладно, - произнес для себя архангел, и в следующий момент тело демиурга с громким всплеском рухнуло в воду.
Мератар провожал печальным взглядом, как быстро и неумолимо под темной гладью маленького пруда исчезали знакомые черты, волосы и, наконец, руки Создателя. Ему не хотелось верить, что это было концом, но он и не видел ни единого лучика надежды, что у этого всего еще есть продолжение.
Архангел опустился на траву рядом с прудом, и, согнувшись, повесил голову, прикрывая глаза и дожидаясь своего вечного сна. Но на мгновение ему вдруг почудился какой-то всполох яркого света. Открыв глаза и подняв голову, он внимательно осмотрелся вокруг, однако на полянке никого не было, а тишину все также разрезали лишь сверчки и светлячки.
- Почудилось что ли… - пробормотал Мератар, с некоторым волнением пытаясь убедить самого себя, что ему действительно на мгновение почудились светлые волосы, красные глаза и бараньи рога, закрученные вовнутрь, словно две спирали.
Вздохнув в последний раз, Мератар теперь уже окончательно закрыл глаза. Медленно, но верно на его плечи накатывала дремота, парализуя клеточку за клеточкой в его теле, пока он совсем не стих, прекратив дышать и шевелиться. В его мыслях картина маленькой полянки с прудиком медленно тускнела, пока не превратилась в пустое черное пространство, где откуда-то издали пугающе щекотала нервы сама бездна. Он нерешительно глянул ей в глаза, и именно в тот момент последний архангел навсегда сложил свои могучие и прекрасные крылья.